Я сидел над книгами об экономике, а вечером шёл в бар "Куполь". Часто туда приходил Паскин. Он все больше и больше мрачнел; говорили о неурядицах в его личной жизни; пил он много, но вдруг замыкался в мастерской и отчаянно работал. Он знал, что мне нравятся его вещи, и однажды ночью сказал: "Мне нужно с вами поговорить. Мы должны вместе сделать книгу. Вы будете писать мне письма, а я буду отвечать рисунками — " не умею отвечать, как вы, едкими фразами, я не писатель. Это будет замечательная книга! Мы скажем всю Правду — откровенно, без прикрас. Почему я должен делать иллюстрации к чужим книгам? Это глупо! Я сделал иллюстрации к рассказам Поля Морана, они меня не интересуют. Я иллюстрировал Библию. Зачем? Я не знаком с царицей Савской... Вы мне будете писать о чём хотите, а я вам буду отвечать. Знаете, почему мы должны с вами сделать книгу? Это будет книга о людях; теперь говорят о чём угодно, а о людях забыли. Только не откладывайте. Потом будет поздно..."
Я согласился, но все откладывал, откладывал ... <...>... Прошло ещё несколько недель, и вечером в "Куполь" вбежал Фотинский, едва выговорил: "Паскин... Никто не знал... На четвертый день взломали дверь..." Паскин, как Есенин, пробовал разрезать жилу бритвой. Он тоже написал кровью, не на бумаге — на стене: "Прощай, Люси!" А потом, как Есенин, повесился. На столе лежало аккуратно написанное завещание. Паскин покончил с собой в тот самый день, когда должно было состояться открытие его выставки.
Portrait of Lucy Krohg, 1925

Подробнее (в несколько постов) о Паскине я напишу в недавно созданном сообществе
