отчет о кураторском павильоне Даниеля Бирнбаума.
Диана Мачулина, спецаильно для блога "Гаража".
Тема биеннале, «Создавая миры», не предвещала ничего определенного – она настолько расплывчато сформулирована, что могла бы быть названием выставки советских живописцев-реалистов. Ведь натюрморт или пейзаж – тоже в своем роде отдельный мир.
От куратора проекта в Арсенале, Даниеля Бирнбаума, я ожидала после прочтения его изданной в России книги «Хронология» изобилия видео и размышлений о времени. Не оправдалось – видео было очень мало, а размышлений и того меньше.
Девиз «Создавая миры» раскрылся как эскапистский подход к искусству – если этот мир нас в чем-то не устраивает, не будем говорить об этом, лучше создадим параллельную реальность. Социальное искусство отсутствует, оно изгнано на выставку «Общество страха» в Арсенале Новиссимо. Торжествует автономия искусства, фантазии ушедших в себя отшельников.
Русское присутствие в проекте Бирнбаума ощущается весьма сильно: первая работа на входе – проект «Коммуникации» юной петербурженки Анны Желудь. Почти нонспектакулярный, и не фигуративный – в отличие от своих обычных контуров предметов из металлического прута она проложила по стенам и потолку входной арки пучки «проводов», которые могут восприниматься как нечто сугубо функциональное. Завершение этой работы – в конце выставки, «провода» сбегают вниз по стене и концы их, падая на пол, поднимаются к зрителю, будто обращаясь к нему – «Подключайся, коммуницируй!»
Подобный ход – работа-оболочка выставки, был сделан два года назад Монастырским в работе «Гёте» на последней Документе. Там на входе в одну из экспозиций художник поместил на деревянной панели дверной звонок. Европейские зрители послушно использовали интерактив, нажимали кнопку, и не слыша звонка, отмечали – «У этих русских все всегда сломано!» В конце павильона, на выходе, они видели вторую панель с перфорацией, откуда раздавались звонки. Сознание смещалось – сначала ты был смущен тем, что ты пришел в гости к поэту, но не можешь дозвониться, потом ты был поэтом, но не мог открыть дверь и разрешить сомнение «гостей», потому что между кнопкой и ответом на ее нажатие лежала пара километров экспозиции. Коммуникация возникала из отсутствия немедленного и однозначного ответа художника зрителю. В Арсенале представлено искусство, по поводу которого не возникает никаких сомнений – начатая тема коммуникации обрывается почти в каждом произведении, торчит оголенными обрезанными проводами, потому что никак не связана с нашим миром. Художник в своей параллельной реальности, мы – там где мы есть. А параллели, как известно, не пересекаются.
После работы Желудь на входе попадаешь в первом зале в непроглядный мрак, в котором натянуты наискосок от пола к потолку металлические нити, чуть освещенные маленькой лампой. Искусственные лучи от несуществующего солнца.
Далее – инсталляция Микеланджело Пистолетто. Как всегда – зеркала, целый зал, увешанный ими.
Раньше его фирменным приемом было печатать на зеркальной поверхности какое-либо изображение, так что зритель становился главным героем интерактивной картины. Смотрящий на работу отражался то рядом с павшими на колени папарацци с фотоаппаратами, нацеленными на него, как на звезду. А мог оказаться за решеткой, нанесенной на поверхность зеркала. В этот же раз зеркала пусты, и к ним был применен «перформанс» - художник разбил их. Зеркала не желают отражать реальность, зрители смотрят не на себя, но в первую очередь на красивые сетки трещин. Зеркала демонстративно оформлены в золотые рамы, как картины, и та половина зеркал, что осталась целой, тем не менее тоже покрыта трещинами, отраженными из разбитых. Зеркало в зеркало – хорошая метафора нарциссизма, самолюбования творца, зацикленного на себе.
Далее – футуристическая серия графики Марьетики Потре, утопические мечты о городах будущего. Отчасти напоминает серию «Город Россия», представленную Пепперштейном в русском павильоне. Но в Арсенале утопия безнадежна, так как питает надежды на то, что города будут построены для людей. Пепперштейн же более реалистичен, так как преумножает и продолжает безумие, творящееся у нас в сфере градостроительства. Недвижимость слишком прибыльна, чтобы служить чему-то, кроме увеличения капиталов. Поэтому взятые Марьетикой цитаты из слов мэра Боготы, замечающего, что «интеллектуальность может быть замещена криминальностью, а может быть и наоборот», и что «искусство – то, что движет этот мир», кажутся утопией. Все происходит не так, как хотелось бы.
В следующей работе – также о городах. А именно – о Венеции. Смешно. Картонные коробки с туристическими открытками «видов Венеции». Их можно брать на память, что все с удовольствием и делают. На открытках стаи фламинго, заснеженные горные вершины, небоскребы – и все равно, что в Венеции нет на самом деле ничего из снятого. Главное – надпись «Venice» на каждой карточке. Красота для галочки – был, посетил, в восторге. Что посетил – не заметил от восторга. Проект немного напоминает недавнюю выставку Звездочетова в XL, о временах “железного занавеса”, когда восторг вызывало все, что написано латиницей, даже если это указатель на дамский туалет. Побывать где-то, где не так, как дома – восхитительно, а где побывал, неважно.
«Путешествовать бесцельно по разным местам». Произведения Карстена Хеллера, в которых он пририсовывает спираль к фотографиям различной архитектуры, спираль бесполезную и столь же неприятную, как и сама архитектура.
Форма спирали находит свое продолжение в ковре, который обвивает две колонны в Арсенале - работе польского художника Гошки Масуги. Это объемная реконструкция детали изображения на долларовой купюре. На ковре – латинский девиз «Plus ultra», и групповой портрет известных политиков разных стран на небесах, а ниже море и в нём лодка с людьми, а рядом в волнах – несколько утопающих, которых покидает эта лодка. Симпатичный соц-арт – если присмотреться к любой благополучной картинке, обнаружишь какую-нибудь гадость. Вроде того, что пока кто-то на волне успеха, окажется, что он обязан этим успехом тому, что кого-то утопил. Соответственно, политики – это те, к кому следует присмотреться в первую очередь.
Выставка не могла обойтись без участников из необычных стран. Китаем не удивишь никого – они делают искусство в таком же количестве, как какие-нибудь дешевые футболки или магнитофоны, только искусство стоит дороже, хоть и оптом. Здесь же куратор решил найти что-нибудь совсем уж «из ряда вон». Безусловно, приятно, что на оккупированном Китаем Тибете тоже есть современное искусство. Только непонятно, почему художник из Тибета заморачивается на тему власти машин над человеком – так ли много электроники и фирменных товаров у них в горах?
Контуры Будды выкладываются из кроссвордов. Внутри Будды - из тех же кроссвордов составлены контуры камеры наблюдения, кнопки «Включить/выключить» и т.д.
Мандалы из логотипов модных фирм. Мотивации автора остаются загадкой – у них в Тибете и метро даже нет, в котором коротают время россияне, разгадывая крестословицы и судоки. Тоже альтернативный мир – современное искусство по рецепту, критика потребления от тех, кому нечего потреблять, но они надеются, что за критику им дадут немного денег и славы.
Тут же африканец с гигантской инсталляцией про свое национальное, игрушечно-социальное. Вязаные очковые кобры-милашки поднимают головы из корзинок,
Кокаин десятками килограммов запакован в разноцветные мешки с пометками номера колера.
От мешков тянутся рельсы с «дорожками» белого порошка. Вуду-фигурки окружают колонны, рядом торшеры с кружевными абажурами, и кресла, в которых отдыхают уставшие европейцы и европейки в дорогих костюмах и вечерних платьях, надетых с утра.
Посреди аборигенов – Макаревич и Елагина
. Двуглавый гербовой орел из металла снабжен спиралью от холодильника. Головы национального орла покрывается инеем, и правильно – голова чекиста должна быть холодной - а сердце горячим. Россияне тут смотрятся удивительно хорошо – книжный шкаф с буханками черного хлеба вместо фолиантов может быть трактован многозначно, но в любом случае смотрится рожденным для этого пространства. Но к счастью, сделан не для выставки Бирнбаума специально, в отличие от тибетской критики потребления.
Далее по пути. Анфилада из нескольких комнат, стены каждой выкрашены в яркие локальные цвета. В углу каждой – монитор, который показывает угол комнаты. Монитор периодически переключается на трансляции из соседних комнат. В красной показывают бирюзовую, в оранжевой – голубую. «Я так вижу» - амбивалентность плохого художника.
Много маленького составляет что-то крупное. Кому нечем заняться, может сделать инсталляцию по этому рецепту. И сразу на венецианскую биеннале. Инсталляция из расставленных на полу катушек с нитками, пустых бутылок из-под алкоголя, кое-где игрушечные машинки, а все вместе – как бы модель города.
Правда, чтобы попасть на биеннале с такой работой, вы должны быть как минимум женщиной, чтобы это отражало вашу идентичность. Хотя автор этой работы живет в Амстердаме, и мне сложно представить, что она измучена шитьем или вышиванием, или что ее угнетает мегаполис - в городе с особняками и каналами.
Проходя дальше, начинаешь сомневаться в том, что куратор искренне верил в то, что этот мир художники могут бросить и создавать альтернативные.
Исследовательская работа о том, как вести беседу, - в частности, с длинным текстом о том, что для беседы нужно больше одного человека. Точно, как мы сразу не догадались! А для искусства, наверное, тоже нужен не только автор, но и зритель, и чтобы зрителю можно было найти что-то, что ему созвучно.
Однако экспозиция в Арсенале не звучит. Ближе к концу выставки – пара банальностей. Темная комната, в которой стоит куча техники – магнитофоны, компьютеры, телевизоры. Во мраке горят только путеводные «созвездия» кнопок питания. Мир погружается в небытие, ночной сон, и оживает только тогда, когда включаешь ТВ или радио, или открываешь холодильник.
Или видео, в котором огни ночного города, кадрированные на двух экранах в овальную рамку, выглядят как чужие планеты. Окна нескребов и фары машин вполне земные, но к ним добавляются иногда огоньки, падающие с неба, которым нет объяснения в реальности. Может это звезды, падающие с неба, а когда такую видишь, надо загадать желание. Упавшие в ночной вид мегаполиса огоньки встраиваются в свет фар и окон. Романтично – просто смотри на город и загадывай желание, любой фонарик – упавшая когда-то звезда.
Ничего подобного. Береженого бог бережет, как говорится у российских аборигенов. Звезды не исполняют желания, исполнение желаемого зависит не столько от судьбы, сколько от самого желающего. Каждое произнесенное слово поворачивает мир, маленькое происшествие, которое столь же ощутимо, как бабочка в рассказе Бредбери. Видеоинсталляция Керен Ситтер устроена как амфитеатр, в котором зрителей приглашают посмотреть бытовые сценки. Простые выяснения отношений выливаются в сложные, за кадром некстати звучит смех зрителей, они попадают периодически в кадр. Семейные разборки оказываются выяснением сущности медиа. Это не кино или театр, где пытаются захватить историей, заставить зрителя сопереживать. Видеоарт являет себя во всей своей красе, заставляя зрителя дистанцироваться от наблюдаемой коллизии, и более того, дистанцироваться от самой фигуры зрителя, так как зритель сам попал в кадр и стал объектом наблюдения. Тут понимаешь смех за кадром, потому что тебе показали, что это отъявленный театр.
Мужчина: «Куда ты унес второй стул???» Сын: «У нас не было второго стула». Женщина - Мужчине: «Скажи своему сыну, чтобы шел в свою комнату». Сын: «Но у нас же нет комнаты». Мужчина: «Это не мой сын». Так, слово за слово, стул да комната, выясняются более важные вещи. Вроде того, что зрители в кадре смеются не глупо, как в ситкоме, а вполне оправданно, не от запрограммированных шуток, а от осознания театральности показанного. Какая комната в театре? Если она и есть в системе декораций, то не настоящая. А мальчик и правда не сын актера, играющего папу – он только играет сына.
Однако смысл инсталляции, кажется, все-таки не в осознании театральности.
Видео Ситтер закольцовано, и без титров начинается снова. Правильные посетители биеннале, экономя время, спешат бежать дальше. Но фишка в том, что каждый раз история другая и сказанное по другому слово приводит к иному итогу. Актеры таскают с собой ружье. По Станиславскому, ружье, показанное в первом акте, должно выстрелить в последнем. Но это не театр, и потому раз на раз не приходится - в некоторых версиях «сын» может застрелить «отца», а иногда ружье служит ненужной декорацией. Слово убивает или спасает, и развитие ситуации зависит от сказанного. В жизни нет необратимости – сдержанность или бешенство заставят ружье выстрелить или остаться без работы.
В той работе мелькает мысль, что все в руках человека.Следующая работа разубеждает в этом. Два каменных осьминога заполняют большой зал, поверхность камня изъедена коррозией, подразумевающей древность.
То, что казалось сначала морскими гадами, оказывается по прочтении этикетки «Руками Будды». Работа китайского художника Хуана Йон Пина изрядно напоминает старую книжку Пелевина: «Все в руках Аллаха». - «Но позвольте! Все находится в сознании Будды!» - «Но вся фишка в том, что сознание Будды тоже находится в руках Аллаха».
Я все же полагаю, что столь печальный конец выставки неуместен – только человек делает свою жизнь. Нет никаких хронических «рук судьбы», и нет ничего вне этого мира. Неплохо было бы постараться жить здесь хорошо и правильно, потому что альтернативные миры возможны только в произведениях художников. А живем мы здесь и сейчас, и стоило бы создать хотя бы один правильный мир для всех вместо множества странных индивидуальных.