Это старый плакат к посмертной выставке Саши Белослудцева .
Сегодня ему исполнилось бы 50 лет.
Утром хотел написать про Саню, а потом перечитал текст,
написанный для питерского журнала "Сеанс" и понял, что
точнее не скажу, чем семь лет назад. Лучше покажу несколько
несколько разворотов из каталога его замечательной питерской
выставки.
Дизайн выставки и каталога: Ирина Тарханова-Якубсон.
Несколько ночей подряд, приезжая с работы, я как-то мучительно пытался написать про Шуру.
Что можно написать про человека, которого нежно любил почти с первой встречи, при этом последние годы почти ничего не зная о нем? Вспоминаются только какие-то моменты из прошлой, еще «дореволюционной» жизни, фрагменты, как теперь кажется, знаковые, которые могут объяснить, кто же был Саня на самом деле.
… Он сидит в своей маленькой квартирке на Киевской, отрисовывает через кальку какой-то дивный каллиграфический завиток, слушает Гайдна (а может там, Чайковского). Я смотрю журнал по дизайну, выуженный из огромной, аккуратной стопки на полу. Шура потягивается, как кот, щурится близоруко, встает из-за стола, берет цветочную лейку, заглядывает мне через плечо и говорит нараспев:
«Аандрей, ну что ты всякое говно все время смотришь — посмотри вон лучше альбом с иконами!»
Вот не знаю, была ли это шутка. Не уверен. Дело в том, что он смотрел и читал вещи, скажем так, нетипичные для человека нашей профессии и нашего поколения.
Мейнстрим он, конечно, тоже через себя пропускал и уверенно ориентировался в модных тенденциях, но вот чувство большой формы, такое редкое в искусстве, особенно наших дней — было в нем удивительно развито как раз с помощью «старых-великих-забытых».
И те редкие (к сожалению) макеты художественных альбомов, которые ему удалось сделать, отличаются от всего, сделанного в этом пространстве, как раз таким пронзительным чувством большой формы. Даже та, легендарная, единственная его выставка в музее Ленина, где были вывешены несколько десятков его умопомрачительных каллиграфических картинок, сделанных на огромных листах промокашки, смотрелась (и вспоминается) как единый, дышащий организм.
… Мне кажется, что он сам так и не понял про себя, а сказать-то никто и не сказал, а может, кто и сказал, да вряд ли он этому поверил бы.