ИНТЕРВЬЮ КУРАТОРА СПЕЦПРОЕКТА БИЕННАЛЕ DA DA MOSCOW АДРИАНА НОТЦА

ARTinvestment.RU: Разрешите начать с не самого изящного вопроса куратору: каковы были критерии отбора участников первого московского проекта?

Эдриан Нотц: Ответ — дада. Конечно, главный критерий — соответствие духу дада. Я смотрел, как работы участников соотносятся с движением, и отмечал, в чем работы русских и международных участников перекликаются с творчеством ключевых фигур дада. Например, работы русского художника Каварги мистически перекликаются с «думающим космосом», с работами Ханса Арпа, его биоморфизмом. У словенского художника Вадима Фишкина привлек простой жест, использование повседневных материалов и создание каких-то психологических ситуаций. Но, какие бы не были прочие факторы, главный критерий — это дада.

AI: Правда ли, что дада в Европе развивалось в тесной связи с идеями русского авангарда, которые возникли чуть ранее? Можем ли мы назвать наших Маяковского и Бурлюка, Хармса и Хлебникова предшественниками дада?

Э. Н.: Если рассматривать это исторически, с научной точки зрения, то скорее нет. Подтверждений связей дада с русскими авангардистами того времени не найдено. Да, все они действовали в одно время, но вряд ли много знали друг о друге. Думаю, что разговорам об этих связях способствовали предположения Тристана Тцары, которые он высказал гораздо позже. С другой стороны, основатель дада Хуго Балл был увлечен идеями Кандинского. Есть сведения, что определенные группы дадаистов были знакомы с машинным искусством Татлина и вдохновлялись им. Но прямого культурного обмена, скорее всего, не было.

AI: Жаль. Получается, диалог с русским авангардом — это миф? В лучшем случае байка, как и Ленин с балалайкой в «Кабаре Вольтер»?

Э. Н.: Не то чтобы выдумка. Просто дада — это не какое-то централизованное движение, которое насаждает определенный стиль на местах. Там, куда приходит дада, часто уже сформировались свои культурные традиции, а дада лишь дает этому слово. Например, работавшие в Нью-Йорке Дюшан, Пикабиа, Мэн Рэй не считали себя дадаистами, и лишь позднее их стали причислять к этому направлению. История рассудила, что их искусство было частью дада. Так, и идеи русского авангарда часто оказывались созвучны дада — и какие-то понятия смешиваются. Сейчас тоже к дада часто относят художников, которые сами об этом и не подозревают. Речь скорее идет о стилистической близости, особой декоративной составляющей.

AI: В недавнем интервью к числу известных современных дадаистов вы причислили Леди Гага. Почему?

Э. Н.: Ну, это считывается даже по имени — Гага и дада. И в творчестве она использует те же отсылки к искусству перформанса, к сюрреализму. Она несет идеи современной культуры и подчеркивает реалии, созвучные с дада, — например, формирующуюся культуру социальных сетей. Гага персонифицирует тренд. К слову, на заре движения у дада была своя Дада-Баронесса — эксцентричная Эльза фон Фрейтаг-Лерингховен.

AI: А кто вообще принимает решение, что такой-то художник принадлежит к дада?

Э. Н.: В частности, я, как человек, разбирающийся в дада, могу определить, что творчество этого художника относится к дадаизму. Да, у нас есть план в скором будущем ввести нечто типа обряда посвящения в дадаисты. Но нельзя сказать, что только мы берем на себя функцию отбора. Если художник чувствует себя дадаистом, то он может прийти и заявить об этом — если ему нужно дадаистское благословение. Будем ли кому-либо отказывать? Мне пока сложно это представить. Все-таки дада означает «да-да», а не «нет-нет».

AI: Как продвигается идея дадаистов подарить десять тысяч долларов младенцу, которого родители назовут именем Дада?

Э. Н.: Идея акции GUGUSDADA — принести идеи дада в повседневную жизнь, в общество. В России пока у нас не получилось найти подходящую кандидатуру. Интерес оказался низок. А в Швейцарии уже растет мальчик по имени Дада, ему 6 лет. Интересно, что его отец — нигериец и на диалекте его племени слово «дада» означает «принц». Почему это пока не сработало в России — ума не приложу. Может, потому что здесь предпочитают называть младенцев в ограниченном диапазоне традиционных имен: Александр, Наташа. А может, пока мало людей узнало. С другой стороны, это тоже результат: не назвали, и хорошо.

AI: Молодое искусство сегодня переживает кризис идентичности и новых идей. Грубо говоря, художникам все сложнее определиться, кто они. В дада чувствуют эти процессы?

Э. Н.: Это кризис не только в молодом искусстве, это общая тенденция. Скажем, сейчас просто обернуться назад и определить, кто к какому направлению принадлежал: кто сюрреалисты, кто футуристы и пр. — в ретроспективе все ясно. А если пытаться понять, кто есть кто, здесь и сейчас, то это всегда гораздо сложнее.

AI: Что вы думаете о будущем Европы в свете кризиса мультикультурализма? Какой может быть выход из этой ситуации.

Э. Н.: B снова выход — это дада. Дада ведь само по себе очень мультикультурно. Это сплав немецкой, румынской, католической, еврейской и других культур. И дада — это решение в том смысле, что оно способно вместить всю сложность мультикультурализма. Но я думаю, что вопрос о другом: не приведет ли кризис мультикультурализма к победе национализма? Уже сейчас все сложно. Я говорил с другом поляком, и он сказал, что по ряду признаков настроения в обществе напоминают те, что были перед Второй мировой войной. Националисты и радикалы есть и у нас в Швейцарии. Но разница в том, что общество сейчас способно быстрее реагировать на эти проявления. Мой прогноз такой: будут фанатики и радикалы, но войны не будет.

Разговор записал Владимир Богданов, AI