Интересное интервью с Эдуардом Лимоновым опубликовано вчера в «Артгиде». Журналист Мария Кравцова беседует с писателем о художественной тусовке Москвы периода 70-х годов прошлого века. Вот несколько любопытных характеристик.
Об Илье Кабакове:«Кабаков не так важен для искусства, как вам всем кажется! Кабаков мог бы стать совсем другим художником, более мощным, но он выбрал легкий путь, начав демонстрировать советские древности. Все его инсталляции, эти сортиры, эти кухни, − все это легчайший путь. Но я помню его «матрасные работы» − картины, написанные прямо на матрасной ткани, и в этом что-то было! Еще мне очень нравились его связанные с социальным измерением рисунки, все эти раскрашенные расписания уборки кухни. У меня даже было несколько таких работ, но все растерялось на дорогах мира. И в этих работах Кабаков был намного более оригинален и интересен, чем сегодня, когда он сдался на милость материала, сдался всем этим ручкам от сортира. К Кабакову я попал через Юло Соостера, который был не только другом Ильи, но и его соседом по мастерской. Юло, которого все тогда считали неосюрреалистом, был моим старшим товарищем. Мы быстро сдружились, видимо, сказалась некая общность характеров. Он старался меня как-то пристроить, в какие-то журналы, еще куда-то. Мы были близки до такой степени, что я даже посещал обеды в доме его тогдашней любовницы Веры. Собственно, так я попал к Кабакову, с которым у меня сложились отношения на равных, хотя я был моложе их всех лет на десять. В конце 1960-х художники только-только переселились на эти чердаки на Сретенском бульваре. Тогда это было такое неотстроенное пространство, куда надо было пробираться по каким-то доскам, но все были счастливы! Сидя на той знаменитой крыше, они словно парили над Москвой! Помню, как-то раз дверь в мастерскую Кабакова мне открыл человек в кальсонах, сильно похожий на Илью, но явно на много лет его старше. Оказалось, что это его отец из Бердянска. Но со временем Кабаков стал более светским, помню, к нему приходил очень модный тогда Галич петь под гитару. Но в Москве в то время были сотни, если не тысячи художников, много искусства, а в квартале вокруг Сретенки масса мастерских. Лозунгом эпохи было слово «творчество», каждый изобретал что-то интересное, потом все сходились, рассматривали, обсуждали. Я дневал и ночевал в мастерской Вадима Сидура на Комсомольском проспекте, заходил к Эрнсту Неизвестному, Женя Бачурин оставлял мне свою мастерскую, и я месяцами жил в Уланском переулке, куда ко мне постоянно заваливались знакомые: диссидент Володя Гершуни с карманами, забитыми «Хроникой текущих событий» и Солженицыным, поэт Геннадий Айги, художник Володя Яковлев». ПРОДОЛЖЕНИЕ...